«Нет, никогда, ничей я не был современник...»
Владимир Любаров попал в орбиту общественного внимания на рубеже шестидесятых – семидесятых годов прошлого уже века. Будучи главным художником журнала «Химия и жизнь», он превратил это периодическое издание в своеобразную «территорию искусства». Здесь по его инициативе публиковались работы художников, которых в то время причисляли то к нонконформистам, то к представителям так называемой «второй культуры». А широта творческого кругозора Любарова, новаторский дух созданных им иллюстраций служили залогом популярности, успеха журнала, объединения вокруг него личностей незаурядных и, как принято говорить сегодня, – продвинутых.
В графических работах художника тех далеких лет было заложено так много тем и сюжетов, что их хватило почти на четыре десятилетия.
Они и сегодня входят в сферу творческих интересов мастера. Однако система образного мышления Владимира Любарова с тех пор претерпела серьезные изменения, обрела неповторимый изобразительный стиль, особую художественную форму, а его предпочтения склонились в сторону живописи.
Персонажи картин Владимира Любарова рождены богатым вообра-жением, воспоминаниями и конкретными жизненными наблюдениями художника. Жанровые композиции несут в себе и ностальгические мотивы, навеянные детскими снами, и нюансы восприятия окружающего быта, увиденного под определенным углом зрения, и философские рассуждения автора о прошлом и настоящем. Сюжетные комбинации на своих полотнах он выстраивает подобно драматургу и режиссеру. Его живопись – это удивительный конгломерат достоверного и воображаемого, переплетение реальных ситуаций с ситуациями придуманными. Здесь соединяются, казалось бы, несовместимые действия и переживания, они вступают друг с другом во взаимодействие по законам оксюморона, нередко переплавляясь в тигле абсурда во что-нибудь новое. Элементы игровой культуры в творчестве Любарова приобретают новые значения. Метафоричность, иносказание его живописи становятся слагаемыми особого мета-языка, в котором наивно-чувственное, а также философское познание мира сливаются в единое и неразделимое целое.
При всей наглядности, детализированной конкретности создаваемого мира, Любаров зачастую придает глобальную масштабность, на первый взгляд, несущественным, скоротечным эпизодам нашего бытия. Он склонен рассматривать отдельные факты как звенья бесконечной череды повторений, его герои индивидуальны иѕ повторимы – в разных условиях, в далеких друг от друга мирах, в иных временных и пространственных континуумах. Его типажи самобытны и, одновременно, напоминают образы, созданные Гоголем, Салтыковым-Щедриным, Булгаковым, Зощенко, Шолом-Алейхемом. Будто зеркала, они отражают общественное сознание, в котором ничто не умирает и не исчезает бесследно, а передается из поколения в поколение. Они носят с собой повсюду «узелок» характерных национальных черт и особенностей психологии своего народа. Вместе с тем художник щедро экстраполирует эти свойства и на представителей прочих этносов – не в буквальном, разумеется, смысле, а погружая своих персонажей в глубокий философский контекст, прибегая к непривычным формам обобщения. Метаморфозы и фантасмагории в его творчестве всегда производны от частных, вполне реальных наблюдений, служащих импульсом к созданию произведений широкого эмоционально-насыщенного спектра. Работы Любарова – сложно-ассоциативные, их восприятие и понимание зависит от духовного и интеллектуального кругозора зрителя. Разглядывая полотна художника, каждый из нас волен либо видеть только то, что на поверхности, либо узнавать и понимать то, о чем художник размышляет наедине с собой.
Картины Владимира Любарова многие отождествляют с искусством лубочным и открытым, наполненным народным юмором и лукавством. Действительно, образный язык художника включает в себя до конца не познанное очарование наивного творчества, но лишь в тех его проявлениях, которые позволяют говорить на одном языке с людьми разного уровня образования, воспитания и вкуса. Однако ясность изобразительной системы Любарова, те средства художественной выразительности, которыми он пользуется, свидетельствуют, скорее, о том, что «вписанность» его в наивную народную культуру – это тоже интеллектуальная игра. О себе Любаров смело может сказать словами Осипа Мандельштама: «Нет, никогда, ничей я не был современник». При этом он хорошо знаком и с жизнью русской глубинки, и достаточно наслышан о быте и нравах еврейских местечек, о кабаках и шинках, о печали и грусти, по-разному интерпретируемых в русском и еврейском фольклоре.
Но внешняя нарочитость в обрисовке национальных характеров, судеб и привычек, открытая топография происходящего на его холстах лишь подчеркивают философскую «многоэтажность» его произведений, обостряют их полифоническую суть. Сотканная из множества деталей, жанровая сцена у него никогда не бывает плоской, ее изобразительное пространство столь многослойно, что практически каждая картина превращается в притчу. Есть ощущение, что работы Любарова легко поддаются литературной интерпретации, по ним можно писать новеллы, сочинять анекдоты. Все это так – но до определенной черты. Метафорическое поле его картин имеет границы, за которые дано переступить не каждому, но именно там и начинается подлинное таинство его живописи.
Ирония и сарказм, юмористическая, а порой и сатирическая интонация его живописных полотен вводит зрителя в мир гротеска – высшей формы образного самовыражения. Любаров обладает даром видеть «разницу между комической стороной вещей и их космической стороной», о которой писал, анализируя творческое наследие Гоголя, Владимир Набоков.
Именно поэтому жанровые композиции художника – не просто забавные сюжеты, будто ложкой почерпнутые им из реальной действительности, а нечто значительно большее.
Это своеобразная «человеческая комедия», вмещающая в себя соленый смех всех наших страстей, трагикомическую суть бытия всех времен и народов.
В этом основной, глубинный пафос поэтики Владимира Любарова – художника, создавшего уникальную – и одновременно универсальную — формулу аллегорического постижения того, что по-простому называется человеческой жизнью.
Работы художника свидетельствуют о высокой профессиональной культуре, о творческой изобретательности и неповторимой стилистической манере автора, его причастности к судьбам своих персонажей. Эмоциональный, содержательный диапазон произведений Владимира Любарова несет в себе неподдельное очарование и глубину искреннего сопереживания многоликому миру, нас окружающему, глубину его философского обобщения и гротескной интерпретации, что само по себе уже заслуживает серьезного внимания и вдумчивого отношения как к личности мастера, так и его творческим устремлениям.
Искусство Любарова несомненно принадлежит к ярким, неподражаемым явлениям современной отечественной художественной культуры.