Начнем с личности. Разумеется, главная причина всех этих удач – необычайная одаренность Сергея, причем в разных творческих сферах – ведь он начал свой путь с профессии физика, и мог рассчитывать оказаться в ней вполне успешным. Некоторое время он совмещал занятия любимой наукой с не менее любимой живописью, потом (и это произошло около 10 лет назад), последняя страсть, наконец, взяла верх над более ранней. И в этом нет никакого противоречия: исследования в физике (как и во многих других современных «естественных науках») закономерно опираются на предвидение, «прозрение», интуицию. Но ведь эти же качества требуются и от художника, который под влиянием каких-то впечатлений и навеянных ими эмоций так же умозрительно воображает нечто, что затем воссоздает на листе бумаги или полотне. Вторая очень важная для успеха черта личности Федотова, как и его искусства – это его темперамент, внутренний порыв, можно сказать – стихийность (в том смысле, что художник движим сильными эмоциями и даже страстями, которые выплескиваются на холсты мощными всплесками ярких красок и экспрессивной фактурой).

Русский пейзаж, как многократно отмечалось еще в XIX веке зарубежными критиками искусства, для непривычного взора довольно однообразен и уныл из-за своей беспрецедентной протяженности и простора, навевая невеселые и даже отчаянно-беспросветные мысли в неокрепшие умы иностранного наблюдателя. Не то – наш художник, который, хоть и создал работу под названием, характерным для мятущегося между восторгом и отчаянием русского менталитета, – «Чувство смерти», – в подавляющем большинстве произведений предстает стихийным оптимистом. Стихийным – потому что он интуитивно, внутренне, ощущает живую жизнь, которая бьется в самом на первый взгляд безнадежном ландшафте, самом глухом уголке заброшенного сада или самом медвежьей чаще мрачного леса.

Действительно, Сергей Федотов обладает абсолютно индивидуальной авторской манерой. Не имея специального художественного образования и скрупулезно не штудируя знаменитые образцы, он смог не столько рационально, сколько интуитивно, умозрительно освоить приемы пластических решений, которые дают нам в разные периоды ХХ века такие знаменитые мастера, как Эмиль Нольде, Хаим Сутин, Жан Дюбюффе и еще немало других. Во Франции еще в 1910-х - 1920-х годах художников этого круга именовали "pâtissiers" и причисляли к этим «делателям красочного теста» довольно длинный перечень имен художников. Если Нольде в Германии или Сутин во Франции воплощали экспрессионистические тенденции в искусстве первой трети ХХ века, то Дюбюффе в 1950-е – 1960-е представлял живописное направление брутализм, основанное так же на превалировании красочной массы над стереоскопической четкостью очертаний.

Вообще говоря, наш художник охотно – когда демонстративно, а иногда скорее внутренне – «диалогирует» со своими предшественниками отдаленного и не столь отдаленного прошлого. Это происходит, когда, например, он пишет своих многочисленных «Ню» или, напротив, – натюрморты. Среди этих последних выделются работы с выловленными рыбами или подстреленными утками (тут можно вспомнить и о полнокровности таких натюрмортов у фламандцев, к примеру, у Снайдерса, или об особенной «живости» «мертвой натуры» у раннего Михаила Ларионова) или разного рода мясными тушами, которые живо напоминают подобные яркие и пастозные вещи того же Хаима Сутина. Если говорить о диалоге с художниками прошлых времен, то нельзя не вспомнить о пейзажах Крыма, куда Сергей Федотов неоднократно ездил и писал те же живописные виды Гурзуфа, Артека, Айю-Дага, что и в свое время и в своей манере Константин Коровин.